Отпуск явно удается.
В Москве неожиданно оказалась моя любимая погода: сыро, не слишком холодно, дождь и немного тумана. На асфальте несвежие, но все еще симпатичные листья, и общее ощущение комфорта, как-то так получилось, что нет обычного московского ощущения суеты, нервно-задранного ритма. Люди, встречи, разговоры. Естественные переходы от расслабленного одиночества на вечерних улицах к концентрации общения, от ощущения дождливой неопределенности к теплу и замкнутости помещений.
Отпуск от планирования и контроля. Редкостная потеря ориентации в городе, проворачивающемся вокруг машины с запотевшими стеклами, которую кто-то ведет непонятно куда. Рекламные тексты и картинки склеивающиеся вместе, совершенно бессмысленные по отдельности и образующие все вместе что-то цельное, но непонимаемое. Пень Останкинской телебашни, лучи прожекторов, отрезанные низкой облачностью.
Странности. Люблю странности, новые и неожиданные грани, открывающиеся в людях.
И еще в Москве короткие эскалаторы - слишком быстро заканчиваются.
В Москве неожиданно оказалась моя любимая погода: сыро, не слишком холодно, дождь и немного тумана. На асфальте несвежие, но все еще симпатичные листья, и общее ощущение комфорта, как-то так получилось, что нет обычного московского ощущения суеты, нервно-задранного ритма. Люди, встречи, разговоры. Естественные переходы от расслабленного одиночества на вечерних улицах к концентрации общения, от ощущения дождливой неопределенности к теплу и замкнутости помещений.
Отпуск от планирования и контроля. Редкостная потеря ориентации в городе, проворачивающемся вокруг машины с запотевшими стеклами, которую кто-то ведет непонятно куда. Рекламные тексты и картинки склеивающиеся вместе, совершенно бессмысленные по отдельности и образующие все вместе что-то цельное, но непонимаемое. Пень Останкинской телебашни, лучи прожекторов, отрезанные низкой облачностью.
Странности. Люблю странности, новые и неожиданные грани, открывающиеся в людях.
И еще в Москве короткие эскалаторы - слишком быстро заканчиваются.